Маутгальяяна

Маутгальяяна (Махамоггалана)

Маудгальяяна (санскр. Maudgalyāyana IAST, пали: Moggallāna IAST; кит. упр. 目連, палл. Мулянь; яп. 目連 Мокурэн, 目犍(腱,健)連 Моккэнрэн), вьетн. Mục-kiền-liên, тиб. མོའུ་འགལ་བུ, бур. Молон-тойн)

---

Юность

В небольшом городке Колита, недалеко от Раджагахи — столицы царства Магадха, родился мальчик, которому суждено было стать вторым главным учеником Будды. Младенца назвали Колитой в честь родного города. Семья Колиты принадлежала к роду Моггалана — одному из сам^іх известн^іх брахманских родов того времени, основателем которого, по преданию, был древний ведический мудрец Мудгала. В этом городе жили одни брахманы, поэтому царившие в нем религиозные взгляды и обычаи были крайне консервативны. Отец Колиты происходил из самой знатной семьи, один из членов которой по традиции становился правителем города. Будучи брахманом и представителем самой уважаемой семьи, он был фактически местным царьком. Таким образом, Колита рос, окруженный богатством и почетом, и эти благоприятные условия защищали его от жизненн^іх невзгод. Он был воспитан целиком и полностью в традиции брахманизма, которая опиралась на веру в жизнь после смерти и в закон причины и следствия. Эта вера пронизывала повседневную жизнь брахманов и определяла форму и содержание тех ритуалов, которым были подчинены все аспекты их жизни. Семья Колиты состояла в теплых отношениях с одной брахманской семьей из другой деревни. В день, когда на свет появился Колита, в той семье также родился мальчик, которого назвали Упатисса. Дети подросли, быстро подружились и стали неразлучны. Чем бы они ни занимались, они делали это вместе, будь то игра или учеба, отдых или работа. Юношей всегда видели вместе, и их крепкой дружбе суждено было продлиться до конца их дней.
По характеру молодые люди сильно отличались друг от друга. Упатисса был рисковым, бойким и предприимчивым, тогда как Колита предпочитал сохранять, развивать и приумножать уже достигнутое. Разным было и их семейное положение: Колита был единственным ребенком, а у Упатиссы было трое братьев и три сестры, Несмотря на различия в характере, они никогда не ссорились, но оставались неизменно дружны и беззаветно преданы друг другу.
Эта дружба настолько наполняла жизнь юношей и так много значила для них, что они практически не проявляли интереса к противоположному полу. Тем не менее, как и большинство молодых людей из благородных семей — богатых и знатных брахманов, — двое друзей были опьянены молодостью, здоровьем и жаждой жизни. Каждый из них был предводителем компании молодых людей, вместе с которыми они предавались играм и спортивным забавам. К реке друзья Колиты приезжали на конях, а друзей Упатиссы несли в паланкинах.
Каждый год в Раджагахе проходил большой фестиваль под названием «Праздник гор», во время которого публику развлекали различными зрелищами и увеселениями. Упатисса и Колита, с нетерпением ждавшие этого события, заранее забронировали места, с которых было удобно следить за представлением — этакой смесью народной комедии и древних легенд. В первый день фестиваля их целиком поглотила игра актеров. Когда происходило что-то смешное, они смеялись вместе со всеми; когда происходило что-то волнующее, их охватывало волнение. Им настолько понравилось, что они пришли и на второй день и продолжили внимательно следить за представлением. Однако по непонятной причине на сей раз увиденное не радовало их, но наоборот, оставило глубокое чувство неудовлетворенности. Все же они купили билеты и на третий день, потому что новую программу изрядно расхваливали.
Той ночью странные мысли тревожили их сердца и не давали уснуть. Ворочаясь в постели, Колита все спрашивал себя: «Какой толк от этих пустяков? Разве тут есть на что посмотреть? В чем смысл жизни, посвященной развлечениям и поиску удовольствий? Пройдет не так много лет, и все эти красивые актеры станут старыми и немощными, оставят сцену жизни и, влекомые жаждой, продолжат свое странствие в колесе бытия. Уйдем из жизни и мы. Актеры не могут разрешить проблему бытия — как тогда они могут помочь нам? Вместо того чтобы прожигать жизнь, нужно искать путь к освобождению!» Погруженный в похожие размышления, Упатисса также провел бессонную ночь. Он думал о том, что мифы и легенды, ожившие перед их глазами, говорили о реальности перерождения, но шутки и шалости, которыми была разбавлена эта идея, исподволь внушали мысль о том, что нужно беспокоиться только об этой жизни. Разве кривляние и пустые слова не заслоняют таким образом правду?
На следующее утро, когда они заняли свои места, Колита обратился к другу:
— Что с тобой? Ты совсем не весел и сам на себя не похож. Тебя что-то тревожит?
Упатисса ответил:
— Прошлой ночью, лежа в постели, я все спрашивал себя: «Зачем нужны эти зрелища, услаждающие зрение и слух? Они бесполезны! Разве не лучше вместо этого искать избавление от разрушительного закона непостоянства? Разве не должны мы вырваться из плена мимолетных иллюзий, которые продолжают манить нас, но каждый раз оставляют опустошенными?» Вот что тяготит меня. Но и ты, Колита, выглядишь угрюмо.
— Я думал о том же. Зачем нам оставаться здесь — на этой порочной ярмарке тщеславия? Мы должны найти путь к освобождению!
Увидев, что товарищ разделяет его порыв, Упатисса радостно воскликнул:
— Нас обоих независимо друг от друга посетила одна прекрасная мысль! Мы и так потеряли много времени на бессмысленные развлечения. Но если мы искренне хотим найти учение, несущее свободу, нам придется оставить дом, имущество и стать странствующими аскетами, которые не привязаны к мирскому, к чувственным удовольствиям, но которые воспарили над ними подобно птицам.
Так двое друзей решили стать аскетами — бездомными нищими, которые странствовали в те дни по дорогам Индии в поисках духовного наставника, гуру, который указал бы им путь к освобождающему знанию просветления. Таких странников в Индии можно встретить и сегодня. Когда Упатисса и Колита рассказали друзьям о своем намерении, молодые люди были настолько воодушевлены, что большинство из них решило тоже начать духовный поиск вместе со своими старшими товарищами. Все они попрощались с семьями, сняли священный брахманский шнур, остригли волосы и бороды и надели светло-оранжевые одежды духовных искателей. Отбросив все знаки отличия и привилегии своей касты, они влились в бессословное общество отшельников.

Странствия и духовный поиск

Примерно в то же время, когда царевич Сиддхартха, которому суждено было стать Буддой, вступил в брак и на какое-то время еще сильнее погрузился в мирскую жизнь, Колита и Упатисса оставили отчий дом и отправились в трудное путешествие в надежде обрести внутренний мир и свободу. Вместе со своими спутниками они стали обучаться у одного из духовных учителей; точно так же через какое-то время поступит и Бодхисаттва.
В ту пору Северная Индия не знала нужды в наставниках и философах, которые проповедовали самые разнообразные учения, от демонических до божественных. Одни учили отрицанию морали, другие — фатализму, третьи — материализму. Двое друзей быстро поняли ложность этих теорий и не увлеклись ни одной из них. В Раджагахе, однако, они встретили одного учителя, который им понравился. Его звали Санджая, и, согласно писаниям, это был не кто иной, как Санджая Белаттхапутта, который упоминается в палийском каноне как один из шести небуддийских учителей. Санджая посвятил молодых людей в духовный сан, и его репутация как наставника от этого заметно возросла.
В источниках не содержится подробных сведений о том, чему учил Санджая, но суть его воззрения можно восстановить по некоторым косвенным свидетельствам. В отличие от других учителей-аскетов, догматичных в своих суждениях, Санджая был последовательным скептиком и воздерживался от попытки разрешить сложные экзистенциальные проблемы, над которыми бились мыслители того времени. Свой скептицизм он выстраивал вокруг главных философских вопросов того времени: существуют ли другие миры кроме нашего, видимого; правда ли, что после смерти физического тела поток сознания переносится в другой мир и спонтанно воплощается там; принесут ли благие и дурные поступки, совершенные в этой жизни, благие и дурные плоды в следующем рождении; и, наконец, что происходит с Татхагатой, Всесовершенным, после смерти и можем ли мы постичь и описать его посмертное состояние.
Индийские мыслители той поры склонялись к одному из четырех вариантов ответа на эти вопросы: утверждению; отрицанию; частичному утверждению и частичному отрицанию; неутверждению и неотрицанию. Санджая же учил, что эти философские проблемы содержат непримиримые противоречия, или антиномии, и не могут быть разрешены ни одним из четырех способов. Сам он воздерживался от любого суждения по данным вопросам. Стоит отметить, что из четырех групп антиномий, наиболее часто встречающихся в палийском каноне (например, в MN 63 и MN 72), только четвертая, о посмертном состоянии Пробужденного, входит в число основных столпов учения Санджаи.
Тогда как другие учители выдвигали в качестве решения одну из четырех логических альтернатив: да; нет; и да и нет; ни да ни нет, — Санджая не связывал себя ни одной из них. В особенности он воздерживался от категорического и бездоказательного суждения (которое высказывают, к примеру, представители естественных наук) о том, что нет ни других миров за пределами видимого, ни астрального тела, созданного умом, ни закона кармы, ни жизни после смерти. В этом смысле он разительно отличался от философов- материалистов своего времени. Санджая учил, что ввиду неразрешимости этих проблем рассуждать о них нужно беспристрастно, не склоняясь ни к одобрению, ни к отрицанию теории. Таким образом, Санджая предстает перед нами как убежденный агностик. Он пытался создать непротиворечивую скептическую философию, которая была бы построена на признании диалектических противоречий, свойственных любым спекулятивным рассуждениям.
В «Саманняпхала-сутте» царь Магадхи Аджаташатру рассказывает Будде о беседе, которая состоялась между ним и аскетом Санджаей. И хотя этот отрывок может отражать не столько само учение Санджаи, сколько его буддийскую интерпретацию, рассказ Аджаташатру помогает пролить свет на философские взгляды аскета:
Однажды я отправился к Санджае из клана Белаттха и спросил его: «Может ли господин указать мне на непосредственный результат аскетической практики, который проявляется в этой жизни?»
Санджая ответил: «Если бы ты спросил меня, есть ли другой мир, и я бы полагал, что он есть, я бы так и сказал. Но я этого не утверждаю. Я не говорю, что этот мир такой-то и такой-то. Не думаю я и того, что его нет. Я не отрицаю саму возможность его существования. Я не провозглашаю ни того, что другой мир есть, ни того, что его нет. И если ты спросишь меня, есть ли существа, которые рождаются спонтанно; приносят ли благие и дурные поступки соответствующий результат; существует ли Татхагата после смерти, — на каждый из этих вопросов я отвечу так же».
Так, Учитель, на вопрос о видимых плодах и пользе аскетической жизни Санджая из клана Белаттха показал мне, как он умеет уклоняться от прямых ответов.
Должно быть, Колита и Упатисса поначалу думали, что философия Санджаи представляет собой нечто большее, чем набор логических уловок. Не найдя лучшего учителя, они, скорее всего, почувствовали интерес к философу, который был свободен от догматизма и обладал способностью к диалектике. Однако спустя некоторое время они осознали, что Санджая не может предложить им то, что они искали: избавления от недуга, поразившего всех живых существ, — избавления от страдания. Кроме того, можно предположить, что в силу склонностей ума, сформированных в прошлых жизнях, двое друзей интуитивно чувствовали, что другие миры существуют, что есть и спонтанно рождающиеся существа (дэвы), а благие и дурные поступки приносят соответствующее воздаяние. В этом смысле они понимали жизнь глубже своего учителя-агностика. Поэтому однажды они пришли к Санджае и спросили его, владеет ли он более высокими учениями, чем те, что уже открыл им. Тот ответил: «Это все. Вы знаете мое учение полностью». Услышав это, друзья решили оставить Раджагаху и продолжить поиски. В конце концов, они покинули свои семьи не ради бесконечных и бесплодных агностических рассуждений, но для того, чтобы найти путь к окончательному освобождению от страданий.
Так они отправились на поиски истины во второй раз. Долгие годы они путешествовали по Индии, пройдя ее всю с севера на юг и с востока на запад. Они стойко переносили дождь и ветер, дорожную пыль и палящий зной. Их толкали вперед сокровенные мысли, которые живут глубоко в душе каждого индийца: «Я жертва рождения, старости и смерти, горя, стенаний, боли, скорби и отчаяния. Я жертва страдания, добыча страдания. Несомненно, этим бесчисленным страданиям должен быть положен конец!» В своих странствиях они встречали множество аскетов и брахманов, которые считались великими мудрецами. Они вели с ними религиозные беседы о Боге и мире, о небесах и аде, о смысле жизни и о пути к спасению. Благодаря острому и критическому уму, развитому во время обучения у скептика Санджаи, Колита и Упатисса очень скоро поняли, что за рассуждениями этих философов ничего не стоит, а сами эти мудрецы не более чем невежды, получившие образование. Никто из этих учителей не мог ответить на их пытливые вопросы, зато сами молодые люди открыли своим собеседникам многое из того, чего те не знали.
В суттах не сохранились имена этих учителей, но было бы странно, если бы двое искателей не встретились с такими мистиками и мудрецами, как, например, Бавари — провидец, развивший огромную силу медитации, или Алара Калама и Уддака Рамапутта — двое аскетов, которые учили Бодхисаттву медитации на мире без форм. Из жизнеописания Колиты и Упатиссы ясно одно: до встречи с Буддой они не смогли найти даже подступов к тому пути, что ведет к трансцендентному переживанию освобождения. В чем же причина?
Духовные искатели во времена Будды преследовали одну из двух целей: обрести внутренний покой и умиротворение благодаря глубокой медитации (самадхи) либо постичь абсолютный смысл бытия. Те, кто стремился понять природу мира, обычно шли по пути интеллектуальных спекуляций и пренебрегали медитацией. Те же, кто достигал внутреннего покоя, практикуя медитацию, по большей части удовлетворялись своими достижениями и полагали, что пришли к конечной цели. Без наставлений Будды они даже не подозревали, что их медитативный покой, такой возвышенный и безмятежный, был все еще мирским состоянием, созданным кармической силой, а сами они так и не вырвались из колеса смерти и перерождений. Медитационные достижения могли привести такого практика к счастливому перерождению в сверхчувственных мирах Брахмы, где продолжительность жизни неизмеримо больше, чем в мире страстей; но в конце концов приведшая его туда кармическая сила истощилась бы и последовало бы новое воплощение. Такой мастер медитации пребывает в той же темнице сансары, что и все остальные, и по сути никогда и не покидал ее. Бодхисаттва, а также Колита и Упатисса, видимо, часто получали этот опыт в прошлых рождениях, когда становились отшельниками и занимались медитацией. Таковы две разновидности экзистенциальной трагедии, которая разыгрывается в темнице невежества: одни, подобно мистикам, сидят у ворот, считая, что нашли свой подлинный дом, в котором царит покой и блаженство; другие, подобно мастерам умозрительной философии, быстро обходят этот участок пути и теряются в лабиринтах интеллекта. Хотя двое друзей не помнили, как достигали дхьян в предыдущих жизнях, по всей видимости, они интуитивно чувствовали, что блаженство медитации и ее плоды являются не конечной целью, но лишь временной передышкой в бесконечной череде страданий. Поэтому они в первую очередь хотели понять, из чего соткана паутина сансары. Во времена, когда на земле нет Будды, этот поиск так же бесплоден, как и повторяющийся процесс достижения самадхи, наслаждения блаженством и его утраты. Должно быть, ими двигала неведомая сила, не дававшая им успокоиться, пока они не встретятся с Пробужденным, который, как и они, отправился на поиски освобождения в последние годы их странствий. Если даже сам Бодхисаттва, грядущий Будда, смог объединить медитативное погружение с прозрением в реальность, лишь достигнув критического тупика на своем духовном пути, вряд ли можно было ожидать, что двое друзей собственными силами найдут ключ к свободе: у них не было ни обширного медитативного опыта, ни силы ума, которыми обладал Будда. Много лет друзья ходили по кругу, и их бесплодным скитаниям пришел конец лишь тогда, когда бескомпромиссная честность по отношению к самим себе и неугасимая жажда истины привели их к стопам Пробужденного.

Встреча с Дхаммой

Ничего не зная о Будде, двое друзей оставили странствия и вернулись в родные края — в Магадху. В то время им было около сорока лет. Несмотря на многочисленные разочарования, они не оставили надежду. Договорившись между собой, что тот, кто первым найдет подлинный путь к бессмертному, незамедлительно сообщит об этом другому, они продолжили путешествовать поодиночке, чтобы удвоить шансы на встречу со сведущим духовным наставником.
Это случилось вскоре после того, как Будда повернул колесо Закона в Бенаресе. Проведя в уединении сезон дождей, он отправил первую группу учеников, состоявшую из шестидесяти архатов, проповедовать Дхамму ради счастья и процветания этого мира. Сам Будда отправился в Раджагаху. Там его последователем стал царь Магадхи, который пожертвовал Сангхе монастырь в Бамбуковой роще. Татхагата как раз пребывал в том монастыре, когда Колита и Упатисса вернулись в Раджагаху и по приглашению Санджаи остановились в его ашраме.
В один из дней Упатисса отправился в город, а Колита остался в доме. Когда Колита вечером увидел друга, он был потрясен произошедшей в нем переменой. Никогда прежде Упатисса не выглядел столь прекрасно: казалось, все его естество преобразилось, а лицо сияло величественным светом. Сгорая от нетерпения, Колита спросил:
— Дорогой друг, ты так спокоен, а твое лицо так ясно и чисто. Неужели ты нашел путь к бессмертному? На что Упатисса ответил:
— Это так, дорогой Друг. Бессмертное найдено.
И он поведал о том, что произошло. В городе он встретил монаха, который так поразил его, что Упатисса решил, будто перед ним архат или, по крайней мере, тот, кто далеко продвинулся на пути к архатству. Он подошел к аскету и заговорил с ним. Монах, которого звали Ассаджи, сказал Упатиссе, что он ученик отшельника Готамы из рода шакьев, Пробужденного. На просьбу Упатиссы раскрыть суть учения его наставника Ассаджи скромно ответил, что он всего лишь ученик и не может изложить доктрину во всей красе, но может лишь вкратце передать ее смысл. Упатисса уверил его, что этого будет достаточно, и Ассаджи произнес четверостишие, отразившее суть учения, — четверостишие, которое сейчас известно любому, кто знакомится с учением Будды:
Рассмотрев все обусловленные явления,
Татхагата назвал их причину,
А также указал на то, чем они завершаются.
Таково учение Великого отшельника.
Стоило Ассаджи произнести эти слова, как Упатисса обрел чистое, ничем не запятнанное видение Дхаммы там, где стоял: «Все, что возникло, однажды исчезнет». То же самое произошло с Колитой, когда Упатисса повторил ему это четверостишие. Такое внезапное переживание просветления может вызвать восхищение и непонимание, в особенности если его катализатором становятся столь туманные и загадочные слова. Но сила Дхаммы приводить к осознанию абсолютной истины пропорциональна восприимчивости и рвению ученика. Тем, кто долго тренировался в созерцании и культивировал в себе самоотречение, кто глубоко размышлял о непостоянстве и бессмертном и кто готов отбросить все ради окончательного освобождения, четыре строки порой могут дать больше, нежели многие тома философских рассуждений. Двое друзей, Колита и Упатисса, развили в себе перечисленные качества до совершенства. Всецело преданные поиску окончательной свободы, они научились рассматривать явления исключительно с позиции обусловленного и необусловленного, и их духовные глаза готовы были открыться. Им не хватало лишь ключа к непосредственному переживанию. И четверостишие Ассаджи стало тем самым ключом. Прорвав тонкие завесы невежества, застилавшего их духовный взор, четверостишие моментально даровало им первое прозрение в состояние, неподвластное смерти. Они постигли Четыре благородные истины и увидели несотворенное, нирвану, которая находится по ту сторону преходящего мира чувств, где царствует смерть. Они стали вошедшими в поток (сотапатти), и окончательная цель переместилась в пределы досягаемости. После того как Колита услышал это пробуждающее четверостишие, он тут же спросил, где живет Татхагата — Великий аскет. Узнав, что тот остановился неподалеку, в Бамбуковой роще, Колита захотел немедленно отправиться туда, но Упатисса попросил его подождать:
— Давай сначала сходим к Санджае и расскажем, что мы нашли бессмертное. Он может приблизиться к истине. Даже если он сразу не поймет Учение, возможно, ему хватит веры, чтобы присоединиться к нам, когда мы отправимся на встречу с Учителем. Тогда, услышав самого Будду, он точно все поймет.
Друзья пришли к своему прежнему наставнику и сказали:
— Послушайте, учитель, послушайте! В этом мире появился Полностью Пробужденный. Прекрасно возвещено его учение, а его монахи живут совершенно чистой жизнью. Пойдем к нему вместе с нами!
Интересно, что три монаха, состоявшие в самых близких отношениях с Буддой, — Ананда и два главных ученика — стали вошедшими в поток не в присутствии Учителя, но благодаря руководству других людей: Ананда — благодаря своему наставнику, архату Пунне Мантанипутте; Упатисса — благодаря архату Ассаджи; а Колита — благодаря Упатиссе. который был тогда даже не архатом, а вошедшим в поток. Это духовное достижение стало возможным, потому что Колита обладал сильной верой в своего друга и в истину.
Но Санджая отказался и вместо этого предложил аскетам разделить с ним руководство общиной.
— Если вы примете мое предложение, — сказал он, — вы получите богатство, славу и великий почет.
Но двое товарищей не отклонились от намеченной цели и твердо заявили:
— Мы готовы всю жизнь оставаться учениками, но Вы должны сделать свой выбор прямо сейчас, поскольку наше решение является окончательным.
Санджаю терзали сомнения: «Я не могу пойти! На протяжении стольких лет я был учителем, у меня много последователей. Если я снова стану учеником, это все равно, что могучему озеру превратиться в кувшин с водой». В нем боролись противоречивые чувства: с одной стороны, он хотел узнать истину, а с другой — сохранить свое положение в обществе. Второе перевесило, и он остался.
В то время у Санджаи было пятьсот учеников. Узнав, что двое друзей решили следовать за Буддой, все они внезапно захотели того же. Но стоило им узнать, что Санджая остается, как половина из них заколебались и вернулись к своему учителю. Увидев, сколько учеников ушло, Санджая испытал такое горе и отчаяние, что, как говорится в текстах, «у него горлом пошла кровь».

Претворяя Учение в жизнь

Колита и Упатисса прибыли в Бамбуковую рощу во главе группы из двухсот пятидесяти аскетов. В тот момент Будда проповедовал монахам Дхамму и, увидев двух товарищей, провозгласил:
— Бхиккху, вот идут два друга, Колита и Упатисса. Они станут моими главными учениками, двумя благословенными бхиккху!
Все вновь прибывшие почтительно поприветствовали Будду, подняв соединенные ладони на уровень лба и поклонившись его стопам. Затем два друга заговорили:
— Учитель, позвольте нам отречься от мира и получить полное посвящение в монахи под началом Благословенного!
Татхагата ответил:
— Придите, бхиккху. Дхамма хорошо возвещена. Встаньте на путь святой жизни, чтобы положить конец страданиям!
Этими словами Будда даровал посвящение двум друзьям и всем их спутникам.
С этого момента в текстах Упатиссу называют Сарипуттой, что значит «сын Сари» (так звали его мать), а Колиту — Махамоггаланой, Моггаланой Великим, чтобы отличить от других представителей того же рода, например, от Ганаки Моггаланы и Гопаки Моггаланы.
После того как все прибывшие получили посвящение в духовный сан, Будда дал проповедь, и в скором времени двести пятьдесят учеников достигли первой ступени освобождения и стали вошедшими в поток. В положенный срок все они обрели плод архатства — все, кроме Сарипутты и Махамоггаланы. Эти двое отправились в уединение, чтобы в одиночестве побороться за достижение высшей цели.
Сарипутта занимался духовной практикой недалеко от Раджагахи, в Кабаньей пещере. Оттуда он ходил в город за подаянием, и ему часто выпадала возможность послушать учение Будды. Он самостоятельно обдумывал услышанное и шаг за шагом приближался к ясному пониманию подлинной природы всех явлений. Ему потребовалось четырнадцать дней, чтобы достичь архатства — полного уничтожения всех омрачений (asavakkhaya).
Что касается Махамоггаланы, то по причинам, не указанным в писаниях, он отправился в лес неподалеку от деревни Каллавалапутта в Магадхе. Он медитировал сидя или во время ходьбы и практиковал с большим усердием. Но, несмотря на всю решимость, Моггалану часто одолевала сонливость. Он изо всех сил старался держать спину прямо и не опускать головы, но снова и снова подавался телом вперед и клевал носом. Бывали времена, когда ему удавалось удерживать глаза открытыми лишь чрезвычайным усилием воли. Тропическая жара, физическая усталость, накопившаяся за долгие годы странствий, и стресс от пережитого — все это разом обрушилось на него в самом конце его духовного поиска, и тело отозвалось усталостью. Но Пробужденный со свойственной великим учителям заботой об учениках не потерял его из виду. Своим сверхъестественным зрением он увидел, с какими трудностями столкнулся новый монах, и с помощью психической силы появился перед ним. Когда Моггалана увидел перед собой Учителя, значительную часть его усталости как рукой сняло. Пробужденный спросил его:
— Тебя одолевает сонливость, Моггалана, тебя одолевает сонливость?
— Да, Учитель.
— Что ж, Моггалана, какая бы мысль ни вызывала сонливость, не обращай на нее внимания, не погружайся в нее. Тогда сонливость должна исчезнуть. Если же сонливость не уходит, думай об услышанном и изученном учении, размышляй об учении, тщательно исследуй учение в своем уме. Тогда сонливость должна исчезнуть. Если, несмотря на это, сонливость не уходит, проговаривай учения, услышанные и изученные... Потяни себя заушные мочки, разотри ладони и ступни... Пройдись, умой глаза, посмотри по сторонам и вверх — на звезды и созвездия... Сконцентрируйся на восприятии света, на восприятии дня: и днем, и ночью, и ночью, и днем; так, сохраняя ум ясным и незатуманенным, наполни его светом... Обратив чувства внутрь и не позволяя уму блуждать вовне, ходи взад-вперед, осознавая при этом свои движения. Тогда сонливость должна исчезнуть. Если же, несмотря на это, сонливость не уходит, с осознанностью и бдительностью ложись на землю в позу льва, на правый бок, положив одну ногу на другую, и удерживай в уме мысль о пробуждении; проснувшись же, быстро встань и подумай: «Я не должен наслаждаться отдыхом и лежанием, я не должен услаждать себя сном»Так, Моггалана, надлежит тренировать себя.
Здесь Будда пошагово объясняет Моггалане, как превозмочь сонливость. Первостепенное и лучшее средство заключается в том, чтобы не обращать внимания на мысль, которая предшествовала возникновению сонливости или являлась причиной сонливости. Однако это самый трудный метод. Если он не работает, надо вызывать в себе воодушевляющие мысли, думая о превосходных качествах Учения, либо воспроизводить по памяти отдельные фрагменты Учения. Если и эти приемы не работают, нужно переключиться на физическую активность, например потянуть себя за уши, встряхнуться, усилить циркуляцию крови, растерев руки и ноги, промыть глаза холодной водой, а ночью — обратить взор на величественное звездное небо. Все это должно отвлечь от более незначительного — от сонливости.
В случае неудачи нужно попытаться вызвать в себе внутреннее переживание света, который своим сиянием наполняет весь ум. С таким самосветящимся умом человек, подобно божеству из мира Брахмы, оставляет позади калейдоскоп чувственно воспринимаемых дней и ночей. Видимо, Моггалана уже имел соответствующее переживание, раз Будда предложил ему этот метод как нечто само собой разумеющееся. В писаниях восприятие света (alokasanna) упоминается как один из четырех способов достичь самадхи и как путь, ведущий к знанию и видению (nanadassana).
Если и этот прием не помогает, практикующий должен начать прогуливаться взад-вперед, сохраняя осознанность, чтобы с помощью двигательной активности избавиться от усталости. Если же ни один из семи методов не принесет должного эффекта, можно лечь и немного отдохнуть. Но как только появятся новые силы, нужно быстро встать, чтобы не дать сонливости вернуться.
Однако наставления Будды на этом не закончились. Он продолжал:
— Далее, Моггалана, ты должен тренировать себя следующим образом. Размышляй так: «Приходя в дома верующих [за подаянием], я не должен предаваться гордыне». Так ты должен тренировать себя. Ведь бывает, что люди заняты работой и не замечают, что пришел монах. Тогда монах [поддавшись гордыне] может подумать: «Кто настроил эту семью против меня? Кажется, они мне не рады». Не получив подношения, монах может прийти в беспокойство; беспокойство перерастет в волнение; разволновавшись, монах потеряет контроль; а если он не сможет контролировать себя, ум будет далек от концентрации. Затем, Моггалана, нужно тренировать себя так: «Я не буду провоцировать споры». Так ты должен тренировать себя. В споре люди произносят много слов; многословие приводит к возбуждению; возбуждение нарушает самоконтроль; тот, кто утратил контроль, не может обрести концентрацию.
В этой беседе Будда указывает на два типа поведения, которые порождают волнение и беспокойство. В первом случае монах гордится своим положением и рассчитывает на почтение со стороны мирян, но, если миряне уделяют больше внимания своим делам, чем ему, он приходит в смятение и теряет концентрацию. Во втором случае монах получает интеллектуальное удовольствие от дискуссий, приходит в возбуждение, сталкиваясь с иными точками зрения, и наслаждается тем, что побеждает других в споре. Получается, он тратит свою ментальную энергию на пустые и бесполезные дела. Если духовный искатель не контролирует свои чувства, позволяет уму приходить в возбуждение и отвлекаться на постороннее, то он становится небрежным и распущенным в своих занятиях, а значит, не может обрести концентрацию и внутренний покой, даруемые медитацией.
Получив от Будды наставления о том, как преодолеть сонливость и не попасть в ловушку возбуждения, Моггалана спросил: — Каким образом, Учитель, можно вкратце объяснить тот путь, на котором монах искореняет жажду и достигает освобождения, достигает конечной цели, окончательного избавления от пут, плода святой жизни, высшего совершенства и становится первым среди богов и людей?
— Такой монах, Моггалана, понял: «Нет ничего, за что стоило бы цепляться!» Когда монах понимает, что нет ничего, за что стоило бы цепляться, он непосредственно познает все; познав все, он до конца понимает суть всех явлений; когда он в совершенстве понимает суть всех явлений, какое бы ощущение он ни испытал — приятное, болезненное или нейтральное, — он созерцает непостоянство этого ощущения, созерцает бесстрастие, созерцает прекращение, созерцает оставление. Пребывая в этом состоянии, он не привязывается ни к чему в этом мире; отрешенный от привязанностей, он не приходит в возбуждение; будучи свободным от возбуждения, он устраняет все изъяны. Он знает: «Нет больше перерождений, святая жизнь прожита, дело сделано, нет больше тех или иных уделов».
Получив личные наставления от Учителя, Моггалана с великим усердием возобновил свою практику, отчаянно сражаясь с внутренними помехами на пути к освобождению. За долгие годы аскетической жизни он уже в значительной степени преодолел сексуальное желание и недоброжелательность — первое и второе из пяти препятствий в медитации. Теперь же с помощью Будды он боролся с вялостью и апатией, а также с возбуждением и беспокойством — третьей и четвертой преградами. Справившись с этими помехами, он пережил медитативные состояния, превосходящие материальный мир, и перед ним открылась дорога к глубокому постижению реальности.
Сначала он достиг первой дхьяны и испытал неописуемое блаженство, которое обретается благодаря концентрации и глубокому медитативному погружению. Но постепенно в его уме стали возникать мирские мысли, которые, завладев вниманием, вернули сознание на уровень чувственного восприятия. Тогда Будда вновь пришел к нему на помощь, правда, на сей раз ограничившись лишь кратким указанием, но это позволило Моггалане выйти из тупика.
Благословенный предупредил его, что нельзя чувствовать себя в безопасности, достигнув первой дхьяны: необходимо овладеть ей и полностью взять ее под контроль. Вняв совету наставника, Моггалана достиг совершенства в первой дхьяне, и мирские мысли больше его не тревожили.
Закрепившись на уровне первой дхьяны, Моггалана овладел второй дхьяной, которую называют состоянием благородной тишины, поскольку на этой стадии замолкают все рассудочные мысли. Продвигаясь шаг за шагом, он достиг четвертой дхьяны, и, наконец, его концентрация развилась настолько, что он смог погружаться в четыре мира без форм {arupajjhana) и состояние отсутствия восприятия и чувств (sannavedayita-nirodha). Затем он достиг сосредоточения без знаков, в котором отсутствуют какие бы то ни было знаки обусловленного существования.
Но и эту ступень нельзя было считать окончательной, поскольку, взойдя на нее, Моггалана все еще сохранял тонкую привязанность к этому возвышенному опыту, привязанность, которая оставалась обманчивым знаком, или меткой, искажавшей духовное состояние непревзойденной чистоты. Благодаря наставлениям Учителя он прорвался через последние, едва различимые преграды и достиг конечной цели — совершенного освобождения ума и освобождения мудростью во всей полноте и глубине. Достопочтенный Махамоггалана стал архатом.
Как и Сарипутта, Моггалана был одним из тех архатов, которых называют достигшими освобождения на двух путях (ubhatobbagavimutta). Хотя все архаты схожи в том, что обрели совершенную свободу от невежества и страданий, их разделяют на две группы в зависимости от того, насколько они овладели концентрацией. Тех, кто может подняться на любую из восьми ступеней освобождения (atthavimokkha), в том числе испытать четыре мира без форм и состояние прекращения, называют достигшими освобождения на двух путях: они освободились от материального тела благодаря дхьянам мира без форм, а от омрачений — благодаря пути архатства. Тех учеников Будды, которые не овладели восемью ступенями, но устранили изъяны ума при помощи мудрости, называют освобожденными посредством мудрости (pannavimutta). Моггалана же не просто в совершенстве познал все уровни медитативного погружения, но и исследовал пути, на которых обретаются сверхъестественные силы (iddhipada), и овладел высшими силами (abhinna). Об этом достижении сам Моггалана сказал так: «Под руководством Учителя ученик достиг величия, даруемого высшими силами».
Духовная тренировка Моггаланы завершилась через неделю. За семь дней борьбы, тяжелых испытаний и триумфов в нем произошла грандиозная внутренняя трансформация. Сила решимости, проявленная Моггаланой за такой короткий период, поразительна. Человек, подобно Моггалане наделенный деятельным умом и разнообразными талантами, должен был совершить поистине героическое усилие, чтобы прорваться сквозь путы, приковывавшие его к миру огромных возможностей. Чтобы духовный искатель мог за одну неделю сконцентрированно пережить такой колоссальный объем внутреннего опыта, пространство и время должны были буквально сжаться и раствориться. Считается, что, достигнув пробуждения, Будда за первую ночную стражу вспомнил девяносто одну кальпу. Стало быть, и Моггалана, овладевая сверхъестественными способностями, смог воскресить перед внутренним взором многочисленные кальпы, в течение которых Вселенная сжималась и расширялась. Наши представления о времени, поддающемся измерению, здесь бессильны. Для обычного человека, заключенного в темницу шести чувств, одна неделя — всего лишь семь дней, но тот, кто сорвал покров с проявленного и достиг неосознаваемых глубин реальности, может на своем опыте пережить бесконечность.
Впоследствии Моггалана скажет, что достиг архатства путем быстрого постижения (khippabhinna). Он преуспел за одну неделю, но его дорога была трудной (dukkha-patipada) и он нуждался в помощи Учителя. Сарипутта также стал архатом на пути быстрого постижения, однако у него это заняло две недели, и его практика продвигалась легко (sukha- patipada). Считается, что Моггалана достиг цели быстрее, чем Сарипутта, благодаря личному руководству Будды, который давал ему многочисленные указания и воодушевлял его советом, а также потому, что сфера его опыта была не столь обширна. Сарипутта превосходил своего товарища в том смысле, что практиковал самостоятельно и его сосуд был более вместительным.